Искупление Сэма, заявленное самим Сэмом самым смиренным голосом в мире, идет полным ходом. Несколько кругов искупительного марафона Сэмми отбегал, но что-то подсказывает мне, что это еще не предел перевоспитательных фантазий Крипке.

Этап 1. Сэма взяли за... ну сами понимаете. Венерические болячки. Nutcracker. Дешевые штучки ниже пояса, бьющие по иному достоинству Сэма. Аллегорическое наказание за постельные шашни с демоном. Абсолютно непритязательно, больно и наглядно. Эстетически обидно такому образцу целомудренности и вкуса, как Сэмми.))
Этап 2. Самоуничижение. По словам Сэма, он казнит себя сам. Саморасстрел. Очень скрытно, прямо очень. Наверное, с глушителем. Поэтому непонятно, как проходит процесс внутри его красивой головы, но для ритуального самосожжения регулярно подкидываются дровишки. Ты зол, ты хочешь власти и крови, ты опасен, доносится из всех углов, и Сэм тут же вприпрыжку бежит делиться новостями с Дином.
Этап 3. Кстати о Дине. Сэм без Дина — что Сальвадор Дали без усов. А между тем неотъемлемые усы сообщают Сэму: "Я тебе не верю, ты предпочел меня демону", "Я в тебя не верю" и прочие приятные вещицы. Сэм страдает и бежит резать лимоны в Оклахому или Пэрис Хилтон в музей Восковых Фигур. Ну чтобы хоть как-то снять напряжение. Дин устраивает разнос Сэму за счастливые детские деньки, куда почему-то старший брат не был приглашен. Дин кипятится. а потом и вовсе выбрасывает кулон, подаренный Сэмми. Сэм картинно, то есть сюрреалистически, заламывает руки, когда Дин укатывает за бинтами куда-то в страну Оз, оставляя младшего брата неприкаянно торчать на дороге. Сэм вздыхает. Он съедает без упрека все, что говорит Дин о нем, а это куда противнее, чем жирный чизбургер с беконом, и дает Дину карт-бланш, за что удостаивается подмигивания и прочих поощрений. Сэм перестает бежать от Дина, а бежит рядом. Они верят друг в друга, Бекки верит в них, и все счастливы.
Этап 4, не очень волнующий сценаристов, но эпичный. Демоническая кровь и ломка по ней. Сам Бог(!) проводит детоксикацию. Сегодня Сэм героически выплевывает кровушку, которую насильно(!) заливают ему в рот, а завтра он с голоду наливается кровью по самые гланды и ревет потом белугой в лечебном бункере. Рецидив, пострадать на всякий случай.
Этап 5. Ждем. Должен же Сэм выгуливать свои паппи-айсы.)

@темы: sad, Sam. Sam. Sammy!, for the record

@настроение: что-то мрачное

@темы: season 5, waiting

@музыка: Scissor Sisters — Return to Oz

@настроение:

@темы: for the record, movie

@настроение: бесцветное

@темы: study, holy crap

Это парень make me relax.
На его плечах, как и на плечах Дина, покоится весь мир. И мир никуда не денется. Дженсен не дергается, он спокоен. И это самое спасительное в нем.

Определение оттенка его глаз занимает целый каталог. Нефритовые. Турмалиновые. Абсентовые. Оливковые. Назвать их попросту зелеными — это ненаучно. Мы тут не хлорофиллом занимаемся, а серьезными биологическими исследованиями.
Он играет в гольф в светлых брюках и жилетке. Тень от кепки падает на его лицо, когда он рассчитанным движением замахивается клюшкой.
Он играет Бэтмена в сериале Supernatural.
Он озвучивает не Бэтмена в мультфильме про Бэтмена.
Он показывает фото Икаруса с мобильника и носит его в сумке. Икаруса, а не мобильник.
Он ловит барракуд.
Он ловит людей своими большими глазами. Они оптом попадаются в их сети.
У него тысяча и одна улыбка.
Он облизывает губы. Пухлые губы ему жмут.
Он не любит свои не слишком изящные запястья и маскируют их часами, розовыми клубными ремешками и браслетами.
Он жует жвачку.
Он выходит в пальто.
Он бросает в мишень ножи вместо дротиков.
Он желал получить и получил нож на свадьбе Джареда Падалеки.
Он женится. Уже давно.
Когда вы уже не думаете, что он станет моложе, он сбрасывает еще несколько лет.
Он носит большей частью рубашки со шлевками. Однотонной или умеренной расцветки.
Он предпочитает джинсы с дыркой на коленке.
Он зачитывает в зал смс-ки, которые ему присылает Джаред Падалеки.
Он может осадить разбушевавшегося или смирного Джареда Падалеки одной-единственной фразой.
Он не умеет выбирать айподы.
Он путешествует по Японии и Австралии.
Он фотографирует Canon.
Он думает. Он думает. Он думает.
Он устраивает аукцион, чтобы продать часы Сэма.
Он прячет себя.
Он на стуле. Рука с микрофоном между широко расставленными коленями.
Он и его профиль.
Он саркастичен.
Он очень саркастичен.
Он взвешивает слова.
Он ищет ответы.
Он носит солнечные очки и себя с неторопливой уверенностью..
Он ходит по римским парапетам.
Он похудел.
Он редко смотрит в камеру.
Он в себе.
Он не любит обниматься.
Он — Дженсен Росс Эклз.

@музыка: Scissors sisters

@настроение: обстоятельное

@темы: J, psycho, for the record

@темы: mew, holy water

Название: Ананасы в полдень
Автор: Jana_J
Рейтинг: R
Пейринг: Сэм/Дин
Жанр: смертельные идеализм и жестокость
Дисклеймер: Крипке

читать фик

Do you really want me?
30 Seconds To Mars - Hurricane

— Во мне слишком мало от тебя, — раздается в голове Сэма, когда бездна катится к полудню. — Лишь пожар и пожар крови.
В нем нет Дина, с запозданием понимает он так ясно, как будто все отражено на мониторе. Нет Дина. Мигание курсора. Черный экран. Белые буквы. Одна и та же строка все расширяется, сбегает вниз. Во мне слишком мало от тебя. Во мне слишком мало от тебя. Во мне слишком мало от… Дина, вспыхивает вновь перед его глазами, и не остается ничего другого, как захлопнуть крышку ноутбука. Дина, ключ согласно поворачивается в замке, бороздки заточены как полагается. По-настоящему. Для дверей мотелей не нужны отмычки с их фальшью.

Нестерпимо хочется уйти насовсем, но некуда. У него нет ничего, кроме ключей на одну ночь. Ключей с потертой биркой «Red Sky». Всюду одни слова. Они каруселят по его венам, как ранее — демоническая кровь, и не дают силы. Он болен анемией чувств. Сэм уже забыл, когда любил и смеялся. Нет смысла, одни заголовки. Апокалипсис. Охота. И даже Дин не способен восстать из слова, в которое превратился. Слово, которое Сэм говорит чаще, чем все другие, потому что так повелось.

Ничего не делать. Только спросить. То, о чем он забывал, гоняясь за местью, искуплением и другими словами, стараясь настичь их. Идиот. Как можно поймать слова? Лишь спросить… О том, ради чего стоит жить. Пафос тоже не более чем слово, которое ничем не отдается в Сэме, разве что пыльным латинским высказыванием, которое тут же распадается в сознании на труху, горечь и чертополох. Nemome impune lacessit. Никто не уйдет безнаказанным.

Сэму нужно знать только одно, чтобы поверить, что все не напрасно. Он не смотрит на небо, потому что оно измученно шатается. Парковка у приземистого мотеля пуста. Нет ни машин, ни ветра, ни звуков. Срывающаяся с крыш черепица тишины. Остается ждать, когда некуда уйти. Грязь под ногами похожа на плачущий пепел пожарища, и Сэм затирает следы этих слез ботинком. Воздух насыщается влажностью бездны. Безмолвие всегда идет впереди шторма. В полдень уже начинает темнеть.

Сэм стоит, смотрит на часы и на то, как Импала таранит шинами лужи. Дин глушит мотор и выходит. Дверь машины хлопает два раза. Сэм всматривается в Дина и думает, что они никогда не были друзьями, весело проводящими время. Они были братьями, коллегами и любовниками.

— Что случилось? — спрашивает Дин с хмурым беспокойством. Буря идет. — Почему ты ждешь снаружи, а не в номере?
— Просто хотел встретить тебя, — говорит Сэм, наблюдая за лицом брата. Нет, он не может спросить. И получить отказ. Не так, не здесь.

Сэм вспоминает забытое. Пропущенное сквозь пальцы, как связка поддельных ключей. Упущенное.
Полдни стерлись из памяти первыми. В Денвере, штат Колорадо, луч солнца приставляет к пояснице Сэма жаркую ладонь. На нем задирается футболка, потому что Дин сгребает ее в кулак, комкая тонкий хлопок. Сэм валит брата на кровать, и по его обнажившейся спине передвигаются, чуть задерживаясь, греющие пальцы солнца и Дина. Молчание теплится выдохами, похожими на стоны. Двенадцать часов, они только что ввалились в мотель. На лопате в багажнике — свежие комья земли. Дин выходит из ванны взъерошенный и останавливается. Сэм вскидывает голову под его взглядом и встает с кровати. В маленьких номерах до всего, что нужно, можно дотянуться рукой, и Сэм дотягивается. До Дина. Полдень сумасшествия.

Сэм даже не помнил, зачем ему тогда понадобилось закинуть руку за спину Дина и, придвинув поближе, забрать его себе поцелуем. В ту минуту Дин был ему необходим, как глоток воздуха и мартини. И влажный дышащий рот Дина стал для него этим глотком. Чем ближе, тем лучше утоляется жажда.
Была ли это усталость от жизни, охоты или себя, Сэм не задумывался. Он мог взять то, что хотел — и он взял. Здесь и сейчас. И брат его не оттолкнул. Не сказал: «Нет». Будто его запечатанную поверхность вскрыли. Вспороли, и развороченная жесть загнулась в стороны от пореза. Когда в банку с законсервированными ломтиками вобьешь с размаху нож, то сразу появляется сок. Ананасовый сироп. Дин шептал раскаленными сладкими губами его имя, и Сэму казалось, что он шепчет: «Поверни нож во мне».

Так реально, но этого не должно было быть, и поэтому касания Дина стирались, стирались из его памяти. Тускнели, как солнце, светившее безудержно еще секунду назад, а теперь блекнущее с тени. Он натягивал рубашку на голый позвоночник. Холодно, и глаза Дина казались пасмурными на следующий день, когда все продолжалась как раньше. Будто ничего и не было. Призраки, оборотни, демоны, бело-зеленая полосатая соломинка здорового коктейля в закусочной «Big Dinner», Коламбус, штат Огайо. Будто ничего и не будет.

/Из отчета коронера:
Устья венечных артерий, венечный синус свободно проходимы, по нижнему краю устья венечного синуса хорошо различима заслонка Тебезия, устье нижней полой вены прикрыто заслонкой нижней полой вены (Евстахия)./

Разумеется, Дин считал неправильными все те разы, когда Сэм наклонялся к нему так, будто хотел заглянуть за плечо, но вместо этого его дыхание скользило по щеке Дина, а рука — по его спине, большим пальцем по позвонкам. Сверху вниз. Сэм заводился от каждого прерывистого вздоха брата, от его осторожных медленных движений, точно он себя сдерживает. Но Сэм хотел добраться до дна. До выпуклых кругов на дне банки. Чтобы Дин переступил через все запреты, как через сорванную с него младшим черную футболку на полу. Ну же, Дин… Не стесняйся. Покажи мне все, на что способен. Я хочу увидеть тебя, как ты есть. Обнаженным до твоих тайных желаний. Сэм не говорил ничего из этого. Говорили его губы, его язык, его пальцы. На наречии, древнее латинского, божественней енохианского, страстнее испанского.

Сэм чувствовал, что Дин не может ему отказать, как бы ни старался быть верным своим правилам. Лицо Дина в его ладонях, сердце Дина хрустит на его зубах. Брат никуда не денется. Дин платит за кофе и бензин, Дин решает, какое новое дело им взять, но в постели Дин в его власти. Еще чуть-чуть, и он будет умолять об еще одном прикосновении. Об всего одном прикосновении, выгинаясь под ним.

Дин объявляет о том, что они едут в Монтану, упокаивать призрака на заброшенном кладбище, который убивает туристов, портящих надгробия мелом и кремом для бритья, а ночью Сэм рисует пальцем штаты на его ребрах, и Дина можно переубедить на Юту, а потом, гораздо ниже, начинается Мексика, а в Мексике очень горячо. Сэму кажется, что Дин счастлив, поэтому он лежит, уткнувшись подбородком в его грудь, и улыбается. Брат спит, а завтра они едут в Новый Киган, штат Монтана.

А потом ему надоедает. Потом Сэма поглощает собственное предназначение и становится не до того, а Дин, вопреки ожиданиям, не умоляет, только иногда в Импале поворачивает голову к нему и смотрит так просто и прямо, что пальцы Сэма роняют консервный нож, с которого капают прозрачные капли ананасового сиропа. Нет, Дин не счастлив, и, пожалуй, не был счастлив даже тогда, сознавая свой грех. Их грех, который он, как всегда, взял на себя одного.

Сэм хотел бы вынуть солнце из-за туч, чтобы оно снова палило, как мексиканским летом, но не может. Дин уходит от него по больничному коридору, Дин умирает и воскресает, как и он сам когда-то, но после его возвращения из Ада все еще более не то. Им не удается понять друг друга, а проверенный способ не помогает. Неистовые поцелуи Сэма больше не убивают и не воскрешают Дина. Сэм касается его все реже, и теперь они занимаются любовью впопыхах, в каких-то темных закутках.

Он прижимает старшего брата к гофрированной гаражной стене, его дыхание и движения рваные, пусть и ритмичны. Дин больше не тает послушно в его руках, а запрокидывает твердое горло и смотрит куда-то вверх, и его не сдернуть оттуда так легко, как джинсы с его бедер. Губы Сэма впиваются в его шею сзади, становятся напористыми. Сэм осознает, что делает что-то не так, но не может остановиться на полпути, прикусывает зубами артерию, язык жадно снимает с кожи капельку крови. Нет, Дин не стал демоном в преисподней. Его кровь солоноватая и ржавая. Не пресная, как демоническая кровь, к которой привык Сэм. Он нежно зализывает ранку, оставляя длинный розоватый след на коже вздрагивающего Дина. Обнимает его, чуть ли не ломая кости, впечатывая грудную клетку брата в зазубрины стены. Это значит: я тебя не отпущу. На всех языках.

Сэм все еще надеется все исправить, но только не сейчас. Ему просто нужно быть сильным, и он приникает к источнику силы. Пьет из него. Руби не отнимает белую руку. Она податлива, не так, как Дин. Руби соглашается с ним и вне постели, и он чувствует себя главным.

А Дин все меркнет, отступая, даже когда он близко, то слишком далеко. Иногда кажется, что он позовет его, а Дин не откликнется. Не услышит. Стылое ветровое стекло, и впервые Сэм не знает, куда деть руки и ноги в Импале. Словно сел в нее в первый раз. Он так и не понял, когда все это случилось. Когда Дин остыл к нему окончательно. До или после Ильчестера и вызволения Люцифера. Кровь в нем тогда, в монастыре, кипела: «Убей Лилит!» Его кровь.

Все вокруг стало шатким. Во всем можно было ошибиться. Даже в нерушимых вещах. Дин, любящий и ждущий его назад — всегда. После побегов в Стэнфорд и из бункера к Руби. Побегов куда угодно, лишь бы там маячило что-то многообещающее. Всегда когда-нибудь заканчивается, осознал Сэм, смотря на свою зубную щетку в Кристал-Фолз, штат Пенсильвания. Выдавленная на нее аккуратно зубная паста с зелеными полосками ментола похожа на засохшую соломинку для коктейля. Соломинку для утопающего. Дин, передающий ему ключи от Импалы. Настоящие ключи, и один миг кажется, что мир вновь обрел устойчивость.
Но Сэм стал сомневаться, терять уверенность и Дина. Было страшно не соответствовать ожиданиям брата, а еще страшнее было оттого, что раньше Сэм совсем не задумывался о том, чтобы соответствовать. Он просто брал то, что можно было взять. Дин же теперь не давался, не укладывался в голове. И что-то шептало: верни его. Сэм надеялся, что это был не голос бездны.

— Нужен ли мне Дин только потому, что теперь он недоступен? — спрашивал он свое отражение в зеркале. И ответ был «да». И ответ был «нет». Двоякие ответы Сэма Винчестера. Возможно, на это и рассчитывал Люцифер, когда Сэм объявил, что лучше покончит с собой, чем согласится.

Стало зябко просыпаться по утрам, и холод во взгляде брата сковывал Сэма цепями отвергнутости. Трудно идти. Дин же должен хоть что-то чувствовать к нему… Хоть что-то. Иначе чем жить дальше? Искупительными словами? Все равно у него больше никого и ничего нет. Все, к чему он стремился, оказывалось ненастоящим. А Дин всегда был рядом, когда он позволял. И все же даже брат для него не слишком реален. Просто в Сэме слишком мало Дина, чтобы знать его наверняка. Слишком мало от Дина. Он отворачивался от того, что предпочитал не видеть, даже когда смотрел, не отрываясь, в глаза брата. Слишком долго жил полуднем, когда вокруг была полночь. Ему светила тьма. Бездна перевалила за полдень, сминая все на своем пути, будто чертово колесо, потерявшее опору. Ата, сброшенная с Олимпа. И наконец Сэм, облизнув пересохшие губы, назвал ее по имени. Безумие.

/Из отчета коронера:
Тип кровоснабжения сердца левый. В просветах венечных артерий и их ветвей, в венах сердца, сопровождающих артерии, следы жидкой темно-красной крови./

Тогда, когда Сэм ждал Дина снаружи, по ту сторону двери, он так и не смог спросить. Началась буря. Под порывом ветра небо перевернулось. Дин схватил его за руку и затащил в мотель. А потом ушел ставить в гараж Импалу. Линию электропередач оборвало, и Сэм остался в полнейшей темноте, обхватив руками колени. Когда брат вернулся, Сэм наткнулся на него во тьме и забрался ладонями под расстегнутую вымокшую кожанку.

— Не сегодня, Сэм, — тихо сказал Дин, отступив от него на шаг. Сэм так и остался стоять с протянутыми руками. Все очевидно. Отложенные признания ни к чему более. Соседняя кровать устало скрипнула. Не сегодня. Не завтра. Не послезавтра.

Через несколько месяцев у Сэма заплетается язык, когда он говорит:
— Ты мой брат, и я все еще люблю тебя.

Он на препаратах, не контролирует себя. Запоздалое открытие. Кажется, что лицо Дина — стена, сливающаяся по цвету с больничными стенами. Лицо Дина ничего не выражает. Когда-то он колотил по этой стене кулаками, теперь легко касается кончиками пальцев и медленно прочерчивает ими скулы, заострившиеся на любимом лице. Осторожно ведет линии вверх. Наощупь. Дин не скидывает его руку. Он молча ждет, когда брат прекратит. Сэм проваливается в бездну, как в бокал для мартини. Застревает на дне. Оливковые глаза Дина кружат, кружат над ним.

Винчестеры сбегают из психиатрической лечебницы Гленвуд-Спрингс. Сэм не садится в машину. Бездна расшатывает его изнутри. Дин не желает слушать о его проблемах. Он перестает быть прозрачной стенкой бокала. Он становится соломинкой. Он спрашивает с напором:
— Ты со мной?
И Сэму ничего не остается, как ухватиться за эту пластиковую трубочку цвета отбеленной зубной эмали и ментола. Он втягивает свой мартини. Втягивает воздух. Сэм говорит:
— Да.

Но Сэм всегда и да, и нет. Всегда Сэм. На первом месте. На пассажирском сиденье. На вертящемся стуле у барной стойки. На Дине, вжимая его в себя, сдирая с него кожу поцелуями. На полу, прикованный к трубе раковины, когда в ушах бьется своя кровь, призывая чужую.
Сэм бросил бы сам себя. Еще до одиннадцати часов утра. Еще до полудня. До солнечного ожога. Но в Дине тоже слишком мало от него. Зато в нем достаточно от того Дина, который нужен Сэму. Тот Дин способен удержать Сэма силой, до вывиха лодыжек.

Снова бункер, день и ночь не сменяются. Ломка и страх постоянны. Сэм не слышит собственных криков, не видит ничего вокруг. Он мечется, загнанный в собственные вены. Он заперт в себе. Демоны Сэма. Демон Сэм.
Кровь замолкает и равнодушно плещется в нем, когда из темноты возникает Дин. Сэм жаждет чувствовать его в своих сосудах. Это и значит быть сосудом. Весселем. Тогда Дин станет его, его. Сэм возвращается к тому вопросу, как преступник на место преступления, как маньяк к своей жертве, как следователь к незаконченному делу. Потерял ли он еще кого-то, кроме себя?

Его голова лежит на коленях Дина. Брат сидит на узкой койке и гладит его запутанные волосы. Сэм беззвучно плачет. Ему стыдно быть слабым, но он наконец спрашивает: «Ты меня любишь? Ты меня действительно хочешь?» Дин молчит, пока Сэм пытается дотянуться до его губ. Когда остается совсем немного, он опускает кисти ему на плечи. Щека Сэма утыкается ему в грудь. Дин утешающе гладит его по волосам. Сэм ненавидит себя и брата в этот момент. Дин попросту его жалеет, и нет ничего хуже. Он сжимает кулаки и, не отрывая лица от рубашки Дина, пахнущей виски и льдом, не таким, как в стакане, а просто льдом, бьет его по груди. Но в руках больше нет силы. И в нем тоже больше нет силы.

Дин больно шепчет:
— Тише, Сэмми. Тише. Тише.
Успокаивает, как ребенка. Так, как будто Сэму опять 6 лет. Сэм сползает по нему вниз, сворачивается в клубок, как может. И только с тихой, потому что нечем кричать, злостью прогоняет его:
— Уходи. Уходи. Уходи.
Уходи, как я уходил от тебя.

Он все еще шепчет это, когда последнее ощущение Дина стирается в его памяти. Его трясет в ознобе. Все отравлено, как и его собственная кровь. Когда-то он мог присвоить все, что ему нужно: Дина, демоническую кровь или отчет о вскрытии для раскрытия очередного дела.

/Из отчета коронера:
Непосредственная причина смерти: поврежденные на запястьях вены, предположительно перегрызенные зубами. Смерть наступила в результате кровопотери./

В доме Бобби остановились все часы. Они показывают 12.00. Если бы приехал коронер, он записал бы в протоколе, что остановка сердца Сэмюэла Винчестера произошла в двенадцать часов дня.
Именно в это время солнце когда-то лилось пригоршнями на их тела. Вкус кожи Дина на языке мягко стекал в горло теплым медом, губы липли к его золотистому предплечью, и Сэм не мог — или не хотел — их оторвать.

/Из отчета коронера:
Способ смерти: самоубийство./

@музыка: The Killers — A White Demon Love Song

@настроение: наконец-то!

@темы: sad, fiction, holy water, holy food, wincest

@темы: J&J's, fanDOOM

А это, как нетрудно догадаться, пост любви. В компенсацию. Слова излишни.

Сюда можно слать положительные флюиды. Даже в мою честь, я не обижусь.) Да, я хитрая и несправедливая..)

@настроение:

@темы: Sam. Sam. Sammy!, picture

@темы: season 1-3, WB, movie